Пресса о «Деле» Сутягина

Судодень

Новое явление в реформе российского правосудия

Так и случилось, что прогрессивная судебная реформа дала неожиданно реакционный результат

Дюжина способов манипулирования присяжными в России

6 сентября в Московском городском суде будут выбирать присяжных заседателей для участия в процессе по делу сотрудника службы безопасности «ЮКОСа» Алексея Пичугина. Судья удовлетворил эту просьбу адвокатов и самого подсудимого. Вопрос в другом: сможет ли этот демократический для всего мира институт обеспечить справедливость и законность в России? Практика последних месяцев – дело Сутягина, дело спецназовца Ульмана – заставляет в этом сомневаться.

Суды присяжных действуют по всей России с июня прошлого года. Но вот что удивительно: эти суды продолжают выносить удобные решения. Происходит это потому, что власти очень хорошо освоили электоральные технологии. Присяжные – тот же электорат, а назначение их в процесс – те же выборы. Так и случилось, что прогрессивная в общем-то судебная реформа дала неожиданно реакционный результат. Раньше можно было пожаловаться на судейский корпус, теперь жаловаться не на кого – всегда скажут: судил народ.

Адвокаты надеялись на суд, в котором наконец-то воплотится конституционный принцип состязательности сторон. Сергей Пашин, член Независимого экспертно-правового совета, уточняет: «Существовал миф, что суд присяжных будет очень мягок и что адвокаты будут в нем блистать, подобно их предшественникам – присяжным поверенным. То есть была надежда на огромное количество оправдательных приговоров, легкую работу адвоката и расцвет судебного красноречия».

Когда суд присяжных был возрожден, выяснилось, что адвокаты готовы к нему хуже, чем прокуроры. Сказались неравные условия: за спиной прокурора – мощь государства, и суд к нему прислушивается. А адвокат – один. Право у адвокатов есть, а гарантий – никаких.

В таких условиях особенно важно, способны ли обычные люди, севшие на скамью присяжных, почувствовать себя объективными и беспристрастными.

Практика свидетельствует, что население неохотно выступает в роли судей. И хотя большинство присяжных, которые закончили процесс, признают, что приобрели бесценный опыт, около 15 процентов говорят, что не хотели бы пережить это снова – слишком велика психологическая нагрузка.

Среди присяжных преобладают женщины. Чаще всего они – люди среднего возраста и с низкими доходами. Или пенсионеры, домохозяйки и даже госслужащие в отпуске. Остальных привлекать слишком дорого. По закону положено компенсировать заработок, а судам это не по карману.

Но главная беда не в объективном, качественном составе тех, кто решает людские судьбы, а в субъективном подходе власти к формированию корпуса присяжных.

Присяжные – не однородная масса. От их настроений, профессии и даже места жительства многое зависит. Ярчайший пример – неожиданное оправдание капитана Ульмана и его команды, по версии обвинения, расстрелявших мирных жителей и добивших свидетелей преступления. Их судили ростовские присяжные. А это не вполне объективно: ведь в этом прифронтовом регионе весьма своеобразные установки по отношению к чеченцам.

Повлиять на подбор присяжных затруднительно – закон не позволяет сторонам контролировать этот процесс. Сотрудники же судов действуют, мягко говоря, не всегда объективно и добросовестно. В списки присяжных попадает масса покойных, давно уехавших, инвалидов, судимых и так далее. Что удобно, поскольку дает повод Верховному суду отменить оправдательный приговор. И нужная информация до высших судей доходит моментально, поскольку после вынесения оправдательного приговора присяжных проверяет сторона обвинения.

Если присяжные рассматривают обычные убийства на бытовой почве или из корыстных побуждений (70 процентов случаев), то это еще не так проблематично. Иное – дела политические. Это «спецдела», которые ведет ФСБ, сотрудники которой практикуют «оперативное сопровождение процессов»: в зале сидит человек и зорко следит за тем, как ведут себя присяжные и судья.

Первая коллегия, которая начала слушать дело Игоря Сутягина под председательством судьи Мосгорсуда Петра Штундера, была склонна к оправдательному вердикту. Видимо, власти это почувствовали. Прошло три заседания, потом суд стали откладывать. «Мы не знали, что именно готовится, – говорит адвокат Анна Ставицкая. – Ждали. В то время речь шла о том, чтобы законодательным путем запретить слушать присяжным дела о шпионаже. Оказалось все проще. Когда сменили судью, мы поняли, что поменяют и присяжных». УПК предусматривает принцип неизменности состава суда. Уголовное дело должно рассматриваться одним и тем же составом суда. Единственное исключение: один судья может быть заменен другим только в том случае, если он объективно лишен возможности продолжать участие в судебном заседании. Но Петр Штундер, имеющий большой опыт работы с судом присяжных, одним росчерком пера был заменен Мариной Комаровой, которая ни разу не вела дела с коллегией присяжных, но зато специализируется на «спецделах» ФСБ.

По единодушному утверждению адвокатов, новые кандидаты в присяжные вряд ли были выбраны беспристрастным компьютером. Например, в списке было только шесть женщин, после отводов их осталось три. А ведь обычно женщины преобладают. Кроме того, в этом составе почти не было пенсионеров, в большинстве своем входящих в коллегию. Зато были два гендиректора, переводчики, два начальника поезда и даже генеральный конструктор.

В царской России присяжных отбирали публично. Сейчас этого нет. Мало того, оказалось важным не только то, кто попадет в списки кандидатов, но и… под каким номером. Дело будут рассматривать первые двенадцать человек плюс несколько запасных из тех, что остались после отводов. Вот почему список человек на 80 присяжных бессмыслен, если «своих людей» уже поставили в первую двадцатку.

В новом УПК есть странная норма: присяжные подбираются для конкретного процесса. Ранее присяжных вызывали на «судодень», и те, кого не взяли в один процесс, отправлялись в другой. Так что заранее никто не знал, куда попадет. Сегодня список должен быть составлен за неделю. А это достаточный срок для «оперативной обработки» будущих присяжных заседателей.

Уже есть прецеденты. Была жалоба ростовского адвоката Юрия Костанова в Верховный суд (дело Воскресова): два присяжных признались ему, что видели, как со старшиной присяжных беседовал начальник РУБОПа. Верховный суд отправил эти объяснения председателю Ростовского облсуда для проверки. Судья передал бумаги прокурору, а прокурор… – в РУБОП.

Верховный суд в связи с составом присяжных принял несколько прецедентных решений. Однажды в коллегию попал бывший дознаватель МВД, и его избрали старшиной присяжных. Казалось бы, все против подсудимого. Но присяжные вынесли оправдательный вердикт. С точки зрения Верховного суда, то обстоятельство, что бывший дознаватель не сообщил, кем он был, а также то, что он знал, какими способами милиция получает нужные доказательства, вызвало необъективность состава присяжных. Верховный суд, отменив приговор, подарил схему опротестования оправдательного вердикта: можно ввести в состав присяжных какого-нибудь оперативника или сотрудника ФСБ, а потом, в случае «неправильного» решения, апеллировать об отмене.

«Всякий оправдательный приговор – пощечина прокуратуре и ФСБ, – говорит бывший судья Мосгорсуда Сергей Пашин. – Когда вводили суд присяжных, некоторые судьи говорили: ну вот, наконец-то я не буду отвечать за оправдательные приговоры. Но теперь Верховный суд заставляет судей отвечать. И судьям приходится манипулировать присяжными».

Есть разные способы. Суд может не включить в вопросный лист дополнительные пункты, к примеру вопрос об аффекте. Убийство совершено, но в состоянии аффекта, вызванного оскорблением потерпевшего, а судья внушает присяжным, что это не важно – просто взамен в вердикте можно написать: «Подсудимый заслуживает снисхождения». В результате присяжные обмануты, а человек получает двадцать лет тюрьмы.

Некоторые судьи убеждены, что существуют факты, которые не стоит доводить до сведения присяжных. Сердобольные у нас присяжные: как услышат, что человека били в милиции, так и оправдают. Поэтому судьи (в том числе и Верховного суда) полагают, что говорить в процессе об этом не след, хотя это – гарантированное оправдание.

Вопросы для присяжных готовит суд. Судья предлагает варианты, исходя из того, как стороны трактуют предъявленное обвинение, а прокурор и адвокат вправе предложить свои формулировки или уточнить судейские. После этого судья, запершись в совещательной ком нате, готовит список вопросов. Закон знает одно: нельзя не включить в список вопрос, на котором настаивает защита и который может смягчить участь подсудимого.

Верховный суд торпедировал это положение. В прежнем законе в качестве примеров вопросов для присяжных было сказано: «Да, виновен», «Нет, не виновен», «Да, виновен, но без намерения лишить жизни». В действующем законе последнего варианта нет. И в Верховном суде почему-то сделали вывод, что присяжные не могут решать вопроса о намерении. Вот и получается, что присяжные постановляют: «Да, виновен в убийстве». А почему подсудимый это сделал, остается неизвестным.

В том же деле Игоря Сутягина судья произвольно разграничила компетенцию между собой и присяжными. Присяжные, согласно закону, сначала решают, доказан ли факт преступления, а после судья дает установленному факту правовую оценку. В данном случае получилось четыре вопроса. Первый вопрос, например, был поставлен не по каждому из пяти эпизодов, а по всем одновременно. И как быть присяжным, если они решат, что по одному пункту вина доказана, а по другому – нет?

Второй вопрос: сделал ли это Сутягин за вознаграждение? Но состава преступления такого нет, а судья не может формулировать вопрос, не имеющий юридического значения. Третий вопрос: виновен ли он в совершении этих действий? Четвертый вопрос – о снисхождении.

Судья Мосгорсуда Марина Комарова не сформулировала то, без чего невозможно осудить человека: взяты ли передаваемые сведения из открытых источников, составляют они гостайну или нет. И главное: присяжным не был задан вопрос об умысле – состав преступления «государственная измена» предполагает умысел на причинение ущерба обороноспособности страны. То есть судья, жонглируя элементами своей компетенции, сделала в приговоре выводы, которые из вердикта присяжных в общем-то и не вытекали.

о, как в наших судах формулируются вопросы, вообще оставляет широкие возможности для манипуляции. На Западе вопросы ставятся кратко и в юридических формулировках: «Виновен ли такой-то в убийстве первой степени?». У нас вопрос присяжным часто представляет собой переписанную часть обвинительного заключения (как, например, было на процессе Ульмана). Вопрос такой, что, пока дойдешь до его конца, забудешь, с чего начал. Это тоже форма манипуляции.

На следующей неделе институт присяжных в России ожидает новое испытание: процесс над юкосовцем Пичугиным. Это фактически экзамен, поскольку нет более знакового и важного для власти дела, чем война с «ЮКОСом». Даже шпионские страсти, которые испытывали российские ученые, – не более чем корпоративный интерес ФСБ – ведомства, которому постоянно необходимо оправдывать собственное бездарное существование.

Игорь КОВАЛЕВСКИЙ