Пресса о «Деле» Сутягина

Рецидив будущего

Власти и ФСБ имеют общее прошлое и общие идеалы.

Уже несколько лет подряд внимание общественности привлечено к серии странно похожих уголовных процессов, когда на скамье подсудимых и за решеткой оказывались люди умственного труда – журналист, эколог, ученый-международник, ученый-атомщик. Полузабыто и потому страшновато звучат статьи обвинений: «разглашение секретных сведений», «шпионаж», даже «государственная измена».

Конечно, шпионские дела возникали и при Хрущеве, и при Брежневе, но все же не в таком «клонированном» и афишированном виде. Возможно, на фоне общей криминогенной ситуации «изменников» и сегодня обнаружено не так уж много, однако же обнаружены, да еще и скопом. Террористы, взорвавшие жилые дома в Москве и других городах, как один, по сей день не найдены, а «шпионы» как бы в одночасье запеленгованы.

Открытость процессов, то, что мы можем видеть и слышать подсудимых с телеэкрана и не самые суровые сроки наказания, – громадный прогресс по сравнению со сталинским временем. Однако даже далекому от юриспруденции телезрителю доступна пугающая зыбкость доказательств вины человека, сидящего в зале суда в зарешеченном боксе. Дело Никитина прекращено, дело Пасько рассыпается на глазах, дело Сойфера продолжается только потому, что «преступник» отказался от амнистии.

Все это возвращает генетическую и семейную память к времени счастливого детства нашей родины, когда розовощекий пионер мечтал поймать шпиона и сдать его милиционеру, пока его родители пели про это песни на физкультурных парадах. Сходство, конечно, смутное, но глубинное, и нуждается в осмыслении. Направление движения, заданное властью, еще малозаметно, еще прикрыто правильными словами, но вехи, расставленные «шпионскими» делами в судах, уже обозначают дорогу страха.

Эти невеселые мысли побудили редакцию «ОГ» откликнуться на предложение правозащитников из фонда «Гласность» и провести круглый стол на тему: шпионские процессы – рецидив прошлого или проекция в будущее?

В разговоре, состоявшемся в гостиной «ОГ», участвовали:
- председатель фонда «Гласность» Сергей Григорьянц,
- депутаты Госдумы Олег Шеин и Сергей Попов,
- председатель общественного экспертно-правового Совета Мара Полякова,
- писатель Валентин Оскоцкий,
- историк Владимир Есаков,
- правозащитники Эрнст Черный и Сергей Белозерцев,
- генерал КГБ в отставке Станислав Лекарев,
- полковник КГБ в отставке Петр Никулин,
- начальник отдела информационной безопасности Минобороны РФ Сергей Каплин,
- учительница Татьяна Трусова,
- журналисты «ОГ».

Открыл заседание главный редактор «ОГ» Егор Яковлев:

Для меня этот круглый стол – прежде всего возможность разобраться, есть ли в России политические заключенные. Мне кажется, что большинство так называемых шпионских процессов имеют природу политического преследования и связаны не столько с деятельностью спецслужб, сколько с заказом власти. Поэтому второй вопрос я бы сформулировал так: кому сегодня выгодна шпиономания?

Контрразведчиков жалеть надо!

С. Григорьянц: Я не могу согласиться с тем, что роль спецслужб в шпионских процессах подчиненная. Но и оспорить тоже не готов. Потому что невозможно понять, где кончаются интересы власти и начинаются интересы спецслужб.

Зато можно определенно сказать, что эти дела надо рассматривать в контексте усиления влияния спецслужб на общество. Их попытки захватить политическую и экономическую власть предпринимались уже не раз. Известно, к примеру, что Крючков создавал на Лубянке курсы для офицеров КГБ, которые смогли бы принимать участие в выборах в Верховный Совет, – он готовил российские спецслужбы к переходу от функции наблюдения и устрашения к функции управления. Однако никогда обстановка в стране не была для них столь благоприятной.

С. Лекарев: Крючков был очень непрофессиональным человеком, он окружил себя партийной элитой и как следствие – провалил август 91-го.

Нынешняя команда совсем другая. Ее лидеры понимают: чтобы находиться у власти, нужно иметь четыре опоры. Первое – знание макроэкономики, законов управления собственностью. Второе – поддержка силовых структур. Далее – подконтрольные СМИ. И последнее – популярность на Западе. По всем четырем направлениям идет планомерная и успешная работа. Другое дело, что команда, в общем, не очень сильная. Идеологии нет, профессионалы ушли в бизнес. Отсюда и появляются неуклюжие шпионские процессы.

Сотрудники КГБ никогда бы не допустили дел, подобных мирзояновскому, делу Никитина или Пасько. Нынешние же «специалисты» не могут не то чтобы доказать связь с разведкой, но и грамотно задокументировать противоправную деятельность. Надеются только на карманных прокуроров и суд. Таких спецов мы имеем сегодня. Их надо жалеть и говорить Путину – вот на кого вы опираетесь.

В Стратегии национальной безопасности США прямо говорится: разведка США обязана отслеживать экологическую проблему на территориях, жизненно важных для интересов Америки. И при желании можно обнаружить косвенную связь с американской разведкой через японцев или какие-то фирмы. Даже этим никто не воспользовался.

Именно поэтому не растет у нас количество реальных шпионских дел, возбужденных против настоящих агентов иностранных разведок или так называемых инициативников, пытающихся продать секреты, добытые по месту работы. Этих мы пока отпускаем. А неудачи пытаемся компенсировать делами против диссидентов.

М. Полякова: Причина появления шпионских дел не в том, что следователи малоквалифицированы и не могут «грамотно документировать противоправную деятельность и не в том, что у ФСБ нет идеологии». Она у них, как видим, прежняя. Мне представляется, что здесь решается задача устрашения. И это становится возможным потому, что нет независимого суда, нет независимых правоохранительных органов. Судебная реформа, о которой так много и с энтузиазмом говорят, могла бы остановить беспредел правоохранительных органов, используемых в качестве инструмента устрашения россиян.

Шпионоmoney

В. Литовкин, военный обозреватель «ОГ»: На мой взгляд, наше общество все-таки не настолько трусливо и наивно, как может показаться. Полтора месяца назад я следил за процессом, на который мало кто обратил внимание. Судили двух инженеров Коломенского КБ приборостроения, которые собирались продать американцам технологии производства нашей системы защиты танков «Арена». Вина их была полностью доказана. И я не нашел ни одного газетного выступления в их защиту. В то же время газеты не перестают писать в поддержку Пасько, Сутягина, Данилова, Сойфера.

Конечно, в семье не без… известного персонажа. Неоднократно по OPT, PTP крутили тенденциозные, я бы сказал, клеветнические фильмы об этих людях. Крутили всегда накануне важных судебных заседаний и с подачи ФСБ. Это не вызывает сомнений, поскольку в фильмах использовалась оперативная съемка.

Впрочем, общая реакция СМИ говорит о том, что нормальные люди способны отличить шпионское дело от халтуры следователей или политического навета.

В. Оскоцкий: Я думаю, что не стоит столь оптимистически оценивать позицию СМИ. Все-таки речь идет о телевидении, самом мощном пропагандистском ресурсе. Меня недавно потрясла передача по новому уже НТВ, посвященная «преступлению» Игоря Сутягина. Дело даже не в цинизме и лжи журналистов. Меня поразили заставки. Каждая смена эпизода сопровождалась дождем из стодолларовых купюр. Вот такой режиссерский ход. Смотрит телезритель передачу про ученого Сутягина и сразу понимает, что к чему.

С. Григорьянц: К вопросу о деньгах. Я хорошо помню, как Синявского обвиняли в том, что он ради нейлоновой курточки писал свои романы. Думаю, что тип мышления сотрудника спецслужб с тех пор мало изменился. Они делают карьеру, продвигаются ради звездочек и окладов. И искренне не понимают, что может быть другая мотивация.

Э. Чёрный: ФСБ и суд так называемым шпионам вменяет в вину получение денег. Мол, 5 тысяч долларов, найденные у дипломата Моисеева, – гонорар за шпионскую деятельность. Деньги будто бы находят в конверте, маркированном посольством Южной Кореи. Скажите, будет реальный шпион хранить деньги таким образом?!

В. Литовкин: Еще нам демонстрировали 20 с лишним тысяч долларов Сутягина, которые тот собирал в течение многих лет, чтобы купить себе квартиру. Ездил на работу из Обнинска в Москву, в Институт США и Канады, мотался по командировкам, читал лекции, зарабатывал, где только мог. Вот это и стало доказательством, будто бы он продавал Родину за доллары.

Если Никитин во время службы в ВС, возможно, был допущен к каким-то секретам, то Сутягин не имел никакого допуска. Это подтвердил его начальник Сергей Рогов, директор московского института. Гриша Пасько (мы с ним закончили одно училище), я уверен, тоже не имел допуска к военной тайне.

Э. Чёрный: Часто стыдно бывает за систему, которой оппонируешь. Пасько, говорят, присутствовал на военном совете. И как удачно получилось, что списки присутствовавших на этом совете вдруг уничтожили. Пасько зашел туда, загримировавшись под командующего флотом? В итоге 9 пунктов обвинения канули в Лету.

Или дело Сутягина. Есть определение ВС о том, что если суд не смог найти доказательств, то человека нужно оправдать в связи с отсутствием доказательств. Калужский облсуд перечисляет все пункты обвинения и под каждым пишет – не доказан. Но выносит решение: отправить дело на доследование.

С. Попов: На суд следует обратить особое внимание. Довольно часто следователь, проведя работу с большим числом изъянов, тем не менее уверен, что в суде дело пройдет. Эту проблему должна была бы решить судебная реформа. Но то, что сейчас называют судебной реформой, таковой не является.

М. Полякова: Согласна. Новый УПК повторяет все проблемы предыдущего. Он позволяет еще в большей степени управлять следствием, а суды становятся абсолютно незащищенными перед любым чиновником.

Приведу примеры. Мы посвятили годы жизни решению проблемы судебных арестов. Теперь арест будет считаться судебным, расписана демократическая вроде бы процедура. На самом деле следователь будет представлять суду только те материалы, которые обосновывают необходимость ареста, а другие версии он имеет право не оглашать.

Э. Чёрный: И дела по-прежнему будут шиться белыми нитками. Я во Владивостоке столкнулся с людьми, которые расследовали дело профессора Сойфера. Речь идет о взрыве в бухте Чажма атомной подлодки в августе 1985 года. Сведения засекретили. Если бы этого не сделали, не случился бы Чернобыль. Много лет спустя Сойфер занялся исследованием последствий взрыва подлодки. Против него возбуждается дело, ни много ни мало, о создании угрозы государственной и военной безопасности России.

П. Никулин: В СССР никто не знал, сколько было шпионских дел, потому что все они были засекречены. Людей брали и расстреливали тайно. Сейчас записанного в шпионы могут судить по другой статье: за наркотики, за хранение оружия, за что угодно.

Внутренняя цензура с обвинительным уклоном

В. Литовкин: Есть еще одна сторона шпионских процессов. Многие обвиняемые сегодня в измене Родине пострадали потому, что эксперты оценивали их публикации с узковедомственных позиций, скажем, с позиции пресловутого приказа министра обороны № 055 или другого ведомственного документа, который вообще запрещает офицеру общаться с иностранцами. Там есть слова «служебная необходимость». Но для журналиста, носит он погоны или не носит, встречаться с людьми, писать о них – его служебная необходимость. Однако это дает повод экспертам как бы заранее подозревать человека в том, что он мог продать Родину, и его осуждают на четыре года.

К сожалению, многие эксперты, которым доверена квалификация такого рода «преступлений», – малокомпетентные люди. Как-то на конференции в МГУ мне пришлось возражать консультанту комитета Госдумы по безопасности. Знаете, говорила она, вот читаю статью Шмыгановского в «Известиях», а он пишет, сколько шагов от КПП воинской части до позиции, где дислоцируются стратегические ракеты. Вы представляете, какой секрет он открывает! Я не выдержал, встал и напомнил о том, что географические координаты всех шахт стратегических ракет давно добровольно сообщены нами США.

Или вот эксперт ФСБ генерал-лейтенант в отставке Сергей Дьяков в своих интервью высказывает претензии к тем, кто «неправомерно занимается коллекционированием данных, содержащих гостайну, например, о подлодках, ракетах». Вряд ли он не знает, что вся эта военная техника подробно описана в нескольких энциклопедиях российского оружия. А их ТТХ и даже географические координаты пусковых установок наших стратегических ракет приобщены к договорам СНВ-1, СНВ-2. Естественно, каждый уважающий себя журналист имеет эти материалы в домашней библиотеке или архиве.

Вот такие эксперты дают заключения по судебным делам. И никогда за свои слова ответственности не несут. Да, Никитин признан невиновным по всем пунктам. Но ни один эксперт по его делу не привлечен за клевету, сочиненную для ФСБ.

С. Белозерцев: Эксперты, следователи, прокуроры, фабрикующие дела. не привлекаются к ответственности по одной простой причине – никто не пытается этого сделать, не подает иски и жалобы.</p>

С. Григорьянц: Меня постоянно спрашивают: вы просидели 9 лет в тюрьме, вас реабилитировали. А что же люди, которые фабриковали ваше дело? Отвечаю: получили повышение. Один из них – начальник отдела Генпрокуратуры по реабилитации политзаключенных.

Э. Чёрный: А один из следователей по делу Моисеева за 5 лет сделал головокружительную карьеру от старшего лейтенанта до подполковника.

С. Григорьянц: Я знаю человека, по-моему, сейчас он в Чите, подполковник КГБ, кажется, Игнатов. Он сфабриковал два десятка дел по шпионажу. Сидел на Лубянке и по очереди возбуждал дела против мальчишек, которые служили в 5 километрах от Байконура и для дембельского альбома сфотографировались так, что виден был микроскопический силуэтик космического корабля. Им давали по 8 лет, один умер от туберкулеза. Никто не подал на Игнатова в суд. Все были тогда убеждены, что это бесполезно.

С. Каплин: С тем, что никого нельзя привлечь к ответственности за необоснованное ограничение сведений, я не согласен – закон позволяет обратиться в суд.

Соответствуют ли наши нормы международным? Во Всеобщей декларации гражданских и политических прав, в других международных документах допускаются случаи законного ограничения прав граждан. И сказано, когда и как эти ограничения накладываются.

Реплика с места: А секретные приказы?

С. Каплин: В приказе министра нет ни одного слова об ограничении прав граждан. Есть закон, который устанавливает перечень сведений, составляющих гостайну, и который определяет нормы и степени секретности. И есть указ президента, который эти нормы структурирует, чтобы можно было пользоваться ими.

Я оперирую нормами закона. А вы оперируете эмоциональными понятиями.

В. Литовкин: Не соглашусь. Замечу из своего опыта: если я писал добрые слова о том или ином виде российского оружия, никто и никогда не упрекал меня в утечке секретной информации, а вот если я позволял себе покритиковать военную технику, эти обвинения немедленно возникали. Именно стремление поставить острых журналистов, публицистов, ученых на место, а заодно и запугать всех остальных, привело к возникновению похожих судебных процессов.

Паек под грифом «секретно»

П. Никулин: В 1988-1989 годах у нас в стране проходила работа под шифром «Секрет», которая имела целью критическое обоснование перестройки режима секретности. Будучи первым заместителем начальника института проблем безопасности, я имел к ней прямое отношение. В нашем исследовании принимали участие 26 министерств и ведомств СССР и еще Минобороны, КГБ и пр.

Мы предложили, чтобы право на определение сведений государственной секретности принадлежало пяти министерствам. Что в результате? Сейчас их уже опять около сорока.

Но суть даже не в этом. А в том, что у нас до сих пор нет таких понятий, как служебная тайна, ведомственная тайна. Есть понятие «коммерческая тайна», но соответствующий закон отсутствует. Проект закона превратился в интеллектуальный долгострой.

Конечно, можно говорить и о личных амбициях руководителей ФСБ и других правоохранительных органов. В конце концов, есть жизненно важные интересы и в политической, и в военной сфере страны, и в информационной, которые необходимо защищать. Но, безусловно, можно говорить и о политическом заказе, который чувствуется во всех этих делах. Если есть цепной пес, ему нужна кость.

В. Литовкин: Шпионами становятся не ученые, а те, кто организуют процессы против них. Сутягин в числе других авторов написал работу «Стратегическое ядерное оружие России». Рукопись этой книги вычитали соответствующие органы. Она была опубликована. А затем попалась на глаза кому-то из начальников. В итоге остаток тиража был арестован. Но ведь то, что Сутягин накопал в открытой печати, проанализировал – это не тайна. Теперь оказалось, сведения – секретные. Что сделало книгу источником для работы иностранных разведслужб. Сегодня любой военный атташе, составляя донесение начальству, использует это издание.

Чего у нас только не секретят. Такого нет ни в одной стране. Информация о нашем военном бюджете сообщается в ООН примерно по двум десяткам пунктов. А для своего народа сведения об этих бюджетных деньгах – большая тайна. Почему? Очень просто. Суточный продуктовый паек солдата стоит 46 рублей, однако реально его считают на 20 рублей.

С. Григорьянц: А мне один корреспондент тоже сообщил страшную тайну: война в Чечне не закончится, пока картошку для этой республики будут закупать в Подмосковье по 42 рубля за килограмм.

В. Литовкин: Конечно, шпионов сажать легче, чем картошку.

С. Каплин: Честно говоря, к шпионским делам Минобороны не имеет отношения. С моей точки зрения, решение Верховного суда о признании незаконным приказа министра обороны № 055 не обосновано, не соответствует законодательству. Приказ разработан на основе ст. 9 закона РФ о гостайне. Это чисто технический документ, не ограничивающий права и свободы граждан, так как он присваивает степень секретности сведениям, которые по закону уже являются гостайной. Наша система защиты государственной и иной тайны, охраняемой законом, нуждается в более основательном законодательном обеспечении.

О. Шеин: Представитель Минобороны дал понять, что, отменив приказ под номером 055, ВС вынес решение не совсем адекватное российскому законодательству. Таким образом, запросто можно, согласитесь, завтра ждать утверждения приказа под номером 056.

С. Григорьянц: Хотелось бы обратить внимание еще и на то, о чем мы нигде не говорим, – ФСБ выступает с антигосударственных, антиконституционных и антиобщественных позиций. Как государственный орган, ФСБ должна защищать и здоровье, и жизнь граждан, и их безопасность. А что мы наблюдаем? Они охотятся на экологов, чья деятельность направлена как раз на защиту здоровья и жизни россиян. Они допускают представителей иностранных держав – сам недавно видел по ТВ – в космический центр, где на табло высвечиваются, среди прочего, и секретные шифры. Все это «туристы», между прочим, снимают на видеокамеры. Такого в принципе быть не может.

С. Лекарев: Еще как может! Платишь деньги и снимаешь…

Серые идут

В. Есаков: Я работаю в Институте российской истории и как историк могу сказать вот что. В принципе разведка и контрразведка – нормальное состояние конкурирующих структур в современном мире. Но в России XX века, постоянно живущей в условиях войн, начиная с японской, Первой мировой, Гражданской (включая внутренние, холодные, интернациональные и пр.), никогда этого нормального состояния не было. Потому что в условиях войны эти отрасли государственной деятельности превращаются в «шпионаж». И то, что мы сегодня обсуждаем, – отражение очень глубокого процесса, в основание которого положена сформулированная в самом начале 47-го года сталинская идея утверждения советского патриотизма. Мы – победители, мы должны быть победителями во всем! Отсюда, в частности, антиамериканизм, или – есть такая запись в блокноте Жданова – задача «растлевать» преувеличенный престиж Америки с Англией.

И пошло. Постановление о гостайне, запрет на любую информацию о получаемом на местах продовольствии, не говоря уже о деятельности заводов и фабрик, разрешение любой парторганизации по своей инициативе не допускать иностранцев куда-либо. Наконец, «суды чести», абсолютно обязательные для госаппарата и научных учреждений, осуществляющие проработку нарушителей.

«Суды чести» кончились со смертью Сталина, но остался Суслов, еще сорок лет проводивший ту же, в сущности, линию. То есть еще десятки лет все мыслящее население страны приучалось к тому, что можно говорить, а чего нельзя, о чем можно думать, а о чем нет. И выбраться нам из этого состояния будет чрезвычайно сложно.

В. Оскоцкий: Мне кажется, настает время обновлять учение Сталина об обострении классовой борьбы. Формулируем примерно так: чем острее в социуме потребность двигаться к гражданскому обществу и правовому государству, тем больше становится шпионов.

Нынешняя шпиономания очень органично вписывается в нашу правовую среду, в контекст общей политики. Для меня эта шпиономания неотделима, скажем, от наступления на прессу, от уничтожения комиссии по помилованию, членом которой я был почти 10 лет. Мы сейчас имеем дело с очень тревожной ситуацией; ФСБ пытается встать над государством.

Провал ФСБ и прокуратуры с Никитиным заставляет их всеми правдами и неправдами цепляться за Пасько, Сутягина и их товарищей по несчастью. Считаю очень важным, чтобы общественное мнение в этих делах проявило бы себя так же энергично, как это было в деле Никитина.

Т. Трусова: Но насколько возможно вовлечь общество в борьбу против шпиономании? Не так давно мы провели анкетирование 1000 московских старшеклассников. Задали три вопроса о том, знают ли они что-нибудь о деле Никитина, Пасько, Сутягина.

О деле Никитина кое-что слышали полпроцента, о деле Сутягина какие-то сотые процента, о деле Пасько – пять человек из опрошенных.

Молодые люди сегодня воинственно аполитичны. Всякий политик для них априори – идиот. Но с другой стороны, политическим ценностям молодежь противопоставляет нравственные.

Я не уверена, что здесь нет здорового зерна. И поэтому, обращаясь к молодежи как общественному мнению, все мы и журналисты должны уходить от политических, даже не терминов, а интонаций.

Далее. Нынешние старшеклассники называют господина Путина «нашим доном Ребе»? Это персонаж из «Трудно быть Богом» Стругацких. А правительство ассоциируется у них с «серыми» – из той же книги. Но у Стругацких сказано, что после серых к власти приходят черные и коричневые. Молодые люди, однако, этого почему-то совершенно не боятся. Зато я за них боюсь.

Э. Чёрный: Я, пожалуй, соглашусь с тем, с чего начал Егор Владимирович Яковлев. Мы сейчас рассматриваем вопрос в большей степени политический. Когда начинались эти процессы, казалось, что касаются они проблем конкретного человека и лежат в плоскости правозащиты. Но при внимательном рассмотрении мы пришли к выводу, что это – не дела граждан Пасько, Сойфера, Щура, Данилова, Сутягина, Никитина и т.д. Это – общественное явление.

Явление, свойственное новой службе безопасности России. Почему? Потому, что эта служба никаких уроков из прошлого не вынесла.

В декабре 2000 года Патрушев дал интервью «Комсомольской правде», где сказал: мы не отказались от своего прошлого. Я бы очень хотел посмотреть, что было бы в Германии, если бы руководитель тамошней спецслужбы назвал себя, предположим, продолжателем дела гестапо. Уверен: лучшее, что бы с ним произошло, – он тут же поплатился бы должностью.

А совсем недавно в Петербурге прошла выставка «Роль НКВД в борьбе с иностранными шпионами». Вот этим мы и отличаемся. Они смогли перешагнуть через свое позорное прошлое, а мы – нет.

Подготовили:
Ирина ДЕМЕНТЬЕВА,
Юлия ИГНАТЬЕВА,
Игорь НАЙДЕНОВ

P.S. Полный текст выступлений можно будет прочесть в книге Фонда «Гласность»