Рейтинг@Mail.ru
 
 

Пресса о «Деле» Сутягина

"Новые Известия" № 18 (787) от 02.02.2001

Джошуа Хендлер: "Спецслужбы обо всем узнают последними"

Американский аспирант Джошуа Хендлер

О том, что бывший эксперт "Гринписа" и мой старый приятель Джошуа Хендлер – американский шпион, я узнал только два месяца назад. Во время "прямой линии", организованной одной из самых многотиражных центральных газет, директор ФСБ Николай Патрушев упомянул о деле сотрудника Института США и Канады Игоря Сутягина, обвиненного в шпионаже. Так вот, по словам главного чекиста страны, основным шпионским контактом Сутягина и был "кадровый сотрудник ЦРУ Джошуа Хендлер".

Беседа была опубликована, и ни у кого не возникло ни одного вопроса: почему, например, директор ФСБ абсолютно уверен в виновности человека еще до того, как решение по его делу вынес суд, почему для наших чекистов основным доказательством вины по-прежнему является арест и, наконец, почему, если "кадровому сотруднику ЦРУ Джошуа Хендлеру" удалось уйти от ответственности, ни один из калужских чекистов, расследовавших "дело Сутягина" не только не понес наказания, но совсем наоборот: все без исключения руководители Управления ФСБ получили по лишней звездочке на погоны?

Неудобных вопросов, впрочем, директору ФСБ никто не задавал.

…С Джошем Хендлером мы познакомились еще в начале 90-х. Тогда позвонил знакомый из "Гринписа" и попросил помочь приехавшему из Америки эксперту: он должен был встречаться с представителями командования нашего ВМФ, а переводчика так и не нашли.

Во время первой же встречи с главным штурманом флота контр-адмиралом Валерием Алексиным Джош вытащил из сумки пухлую пачку фотографий.

– Вот, – сказал он, раскладывая на адмиральском столе десяток снимков подводных лодок, – это съемки ваших кораблей на базах Кольского полуострова.

Главный штурман флота сумел только удивленно открыть рот.

– А это, – продолжал Хендлер, доставая пачку фотографий потолще, – снимки американских лодок на базе в Норфолке.

Фотографии оставили в подарок адмиралу. Подобные сцены тогда происходили еще в десятках высоких кабинетов. А на не так уж редко задаваемые вопросы, не передает ли он информацию в ЦРУ, Джошуа неизменно отвечал:

– Конечно, передаю. И в КГБ тоже. Наши доклады может свободно получить любая организация.

– Ни в одной стране генералы не могут понять простой вещи, – пояснял он потом, – что нас интересуют не их лодки, а та опасность, которую они представляют для океанов. А радиоктивный мусор национальной принадлежности не имеет…

Несколько лет назад Джош ушел из "Гринписа" и сейчас пишет докторскую диссертацию на одном из факультетов Принстонского университета. Его приглашают в качестве эксперта ведущие телеканалы Америки, а статьи можно увидеть и в серьезных научных журналах, и во влиятельнейшей "Нью-Йорк тайме".

– Джош, ты шпион?

– ?!

– Но директор ФСБ Николай Патрушев не только назвал тебя кадровым сотрудником ЦРУ, но и сообщил, что именно ты склонил Игоря Сутягина к измене Родине.

– Я очень надеюсь, что господин Патрушев просто оговорился.

– А как вообще ты попал в Россию?

– Первый раз я приехал еще в 1990. Тогда Советский комитет защиты мира проводил международную конференцию по ядерному разоружению, а я в "Гринписе" как раз занимался этой проблемой. Именно на этой конференции, кстати, я встретил Игоря Сутягина, который в Институте США и Канады писал диссертацию об американской военно-морской стратегии. Я долго занимался распространением оружия на морях, так что мы довольно быстро сошлись.

– То есть ты работал на военно-морскую разведку?

– Где я работал, довольно легко узнать: моя биография подробно изложена на обложках нескольких книг, которые вышли за последние годы. А мои исследования, кстати, хорошо известны в России: когда после трагедии с "Курском" бывший Главком ВМФ адмирал Владимир Чернавин написал статью об этом для "Российской газеты", он ссылался именно на мои выводы. Мою работу, кстати, отметил и президент Путин.

– В каком смысле?

– Пару месяцев назад в интервью канадской газете "Глоб энд мейл" он сказал, что после отставки хочет присоединиться к какому-нибудь экологическому движению и всегда с симпатией и уважением относился к людям, которые "на маленьких лодках противостоят огромным военным кораблям". Я не один десяток раз плавал именно на таких лодках с надписью "Гринпис", так что замечание российского президента было для меня особенно лестно.

А если серьезно, то в ноябре прошлого года Путин предложил сократить количество ядерного оружия до 1500 боеголовок. Именно эту цифру мы называли в докладе "Гринписа" еще три года назад.

– Ты десятки раз приезжал в Россию, но проблемы с ФСБ у тебя возникли только в последний раз. Почему?

– Не знаю. Может быть, страна изменилась? Последний раз я приехал весной 1999-го. Это обычная практика в американских университетах: если твоя диссертация касается проблем международной политики, то ты можешь за счет университета провести год в любой стране. Я писал о том, почему так медленно и трудно идет процесс российско-американского ядерного разоружения, так что, естественно, приехал в Россию. Весну я провел в Петербурге, на курсах русского языка, летом было несколько научных конференций, так что в Москву я попал только осенью 99-го.

– А кто тебя пригласил?

– Директор Института США и Канады Сергей Рогов. Мы достаточно давно знакомы, он знает мои работы, поэтому я обратился прямо к нему. Рогов, кстати, попросил Игоря Сутягина помочь мне в исследованиях. К тому же в кабинете у Игоря был свободный стол, так что у меня даже появилось рабочее место в институте.

– А чем конкретно ты занимался?

– Меня интересовало несколько проблем, связанных с разоружением. Например, не так давно один из бывших руководителей Минобороны генерал Владимир Белоус заявил, что процесс взаимного разоружения нельзя ускорить: у России просто нет хранилищ для снимаемых с ракет боеголовок. Но дело в том, что в середине 90-х Пентагон рассекретил старые спутниковые фотографии российских ядерных объектов, среди которых были и хранилища оружия. В 1995 году комиссия Гор – Черномырдин передала эти снимки российской стороне. Так вот, даже изучая эти снимки тридцатилетней давности, можно сказать, что генерал Белоус, мягко говоря, преувеличивает: места для хранения снятых боеголовок предостаточно, так что процесс взаимного разоружения мог бы идти куда быстрее. Именно эти выкладки я передал в октябре 1999 года в российский ПИР-центр.

– А как ты получил доступ к этим снимкам?

– Они рассекречены и лежат в совершенно свободном доступе в Национальном архиве США. На третьем этаже. Более того, эти фотографии есть в Интернете, на сайте Федерации американских ученых.

– Но именно из-за них тобой заинтересовалось ФСБ?

– Честно говоря, я не знаю. Все произошло 27 октября. Я ждал Игоря Сутягина, когда в 4.30 позвонили в дверь моей квартиры, которую я снимал у Киевского вокзала. На вопрос "Кто там?" из-за двери ответили: "У нас привет от Игоря из Обнинска". Вошли десять человек, один из них в форме подполковника. Он показал удостоверение Калужского управление ФСБ и ордер на обыск по делу № 52, сообщив, что меня ни в чем не обвиняют и я прохожу по этому делу только как свидетель.

– И ты даже не пытался позвонить в посольство?

– Пытался. Когда они спросили, устраивают ли меня понятые – какие-то молоденькие мальчик и девочка, я сказал, что предпочел бы видеть кого-нибудь из посольства. Они заявили, что этого нельзя. Тогда я предложил позвонить иностранным журналистам. Мне сказали, что никаких иностранцев не будет. Я предложил вызвать кого-нибудь из русских, работающих на иностранные средства массовой информации – несколько зданий на Кутузовском проспекте, где находятся бюро многих газет и телекомпаний, расположены всего лишь в пяти минутах ходьбы от моего дома. Но мне опять сказали нет. И добавили: "Здесь условия ставим мы".

В общем, обыск продолжался почти семь часов. Еще два мне задавали самые разные вопросы о Сутягине и моей работе. В конце концов изъяли портативный компьютер, в котором хранились все материалы к моей диссертации, фотоаппарат, много снимков и целую кучу разных бумаг: научные доклады, газетные вырезки, исследования того же ПИР-центра. На прощание мне сказали, что не советуют звонить в посольство, и, очень вежливо попрощавшись, ушли.

Была ночь, так что в посольство я позвонил только утром. Но их больше интересовала моя личная безопасность, поэтому мне сразу предложили уехать из России. Я отказался, тогда посольство помогло найти адвоката.

– Но в конце концов ты все же уехал.

– Пришлось. Целую неделю после обыска я разговаривал со многими людьми, пытаясь понять, в чем меня обвиняют. И в конце концов за мной установили наружное наблюдение. Люди эти, кстати, и не пытались скрываться, следуя за мной всего в нескольких шагах. И тогда посольство настояло, чтобы я уехал.

– То есть с ФСБ ты больше не общался?

-Почему? Я звонил подполковнику Калашникову, который проводил обыск (когда мне оставили опись изъятого, там был и телефон калужского Управления ФСБ), спрашивал, что происходит с делом, есть ли ко мне вопросы. Но он неизменно отвечал, что вопросов нет. А потом вернули почти все вещи, кроме ноутбука и части бумаг. Вот и все.

– А как же тогда расценивать заявление генерала Патрушева о том, что ты известный шпион?

– Я был поражен. Для меня это действительно было новостью: все, что я делал, делалось совершенно открыто, результаты абсолютно всех исследований были опубликованы, так что для ФСБ не составляло никакого труда обнаружить, чем я, по минутам, занимался в России. К тому же адвокаты Игоря Сутягина, ознакомившись с делом, заявили журналистам, что в обвинительном заключении моя фамилия даже не упоминается и у ФСБ ко мне претензий нет.

– Но даже желания подать на Патрушева в суд не возникло? Дело-то, в общем, простое: суда не было, а презумпцию невиновности еще никто не отменял.

– Я думал об этом, и, более того, мои адвокаты настаивали на том, чтобы немедленно обратиться в суд. Но потом выяснилось, что это не так просто: американский суд всегда очень неохотно разбирается в том, что сказал какой-то иностранец в иностранной прессе на территории другой страны. Вот если бы господин Патрушев заявил это "Нью-Йорк тайме", например, тогда другое дело.

– А обращение в российский суд?

– Это не менее сложно: он – в России, я – в Америке. К тому же, как ни странно это прозвучит, я надеюсь, что господин Патрушев ничего не придумал. Вполне возможно, что действительно идет какое-то следствие: те же самые спутниковые фотографии, например, могут формально не соответствовать закону о государственной тайне.

– Но они есть даже в Интернете!

– Есть очень старое правило: о том, что происходит вокруг, последними узнают спецслужбы. Речь даже не о фотографиях тридцатилетней давности: сейчас в Америке несколько коммерческих фирм совершенно официально продают любые спутниковые снимки любых объектов. Российских в том числе. И качество этих снимков куда лучше, чем старых шпионских фотографий. Но практика показывает, что спецслужбы замечают очевидные факты только тогда, когда им этого хочется.

– А если вернуться к "делу Сутягина"…

– Я знаю его десять лет и не верю, что он мог сделать что-нибудь во вред России. Это, наверное, странно прозвучит сегодня, но Игорь действительно патриот своей страны.

Дело даже не в этом. Сегодняшняя ситуация в России тревожит не только меня. Я понимаю желание офицеров спецслужб заработать лишние звездочки на погоны, но совершенно не понимаю руководство страны, которое не видит, что происходит. Акции против людей, которые занимаются проблемами экологии, глобальной безопасности, разоружения вредят интересам самой России. Даже если исключить политический аспект дела, ноты протеста, охлаждение отношений между странами, замедление процессов разоружения, что, кстати, особенно актуально сейчас, после прихода в Белый дом команды республиканцев, России стоило задуматься хотя бы о собственной экономике: наши исследования радиационного загрязнения на Кольском полуострове и Дальнем Востоке уже принесли десятки миллионов долларов. Именно столько вложили западные страны в решение российских экологических проблем. Пока они продолжают перечислять деньги, но это не может происходить вечно.

Кирилл БЕЛЯНИНОВ